Хозяин тишины  - Влада Ольховская

— Всего один выходной за четыре месяца, или сколько вы там работаете? — рассмеялся Гедеонов. — Негусто! Хорошо, можете весь день ничего не делать, пожалуйста.

Начало было неплохое, но это не совсем то, что я хотела.

— Я прошу выходной не ради того, чтобы слоняться по дому и всех раздражать, мне не в тягость моя работа здесь. Просто я хотела бы уехать.

Гедеонов, до этого шагавший по дорожке рядом со мной, замер, и это было так неожиданно, что я по инерции прошла еще несколько шагов, прежде чем остановилась.

— Не уезжай! — нахмурился он. Обычно он так со мной не общался, и я не нашлась, что ответить. Я не понимала, почему он вдруг изменился и как я должна реагировать. Но прежде, чем я успела хоть что-то придумать, Гедеонов уже взял себя в руки. — Простите, Августа Стефановна, неловко получилось. Насколько мне известно, у Никиты в эти дни нет выходных и дополнительных он не получит.

Пожалуй, меня не должно было изумлять то, что Гедеонову было известно о наших с Никитой отношениях. Он ведь был маньяком контроля, он стремился знать все, что происходит на его территории! И все же я была уверена, что ему нет дела до нас.

— Далеко не все в моей жизни сводится к Никите, — улыбнулась я, зная, что он не увидит эту улыбку, но, возможно, услышит ее в моем голосе. — Мне нужен выходной для меня, а не для него.

— Куда же вы собрались?

Вот и началась самая опасная часть разговора. Если бы Гедеонов умел читать мысли, это был бы конец. Да и без этого он так хорошо разбирался в людях, что мог легко поймать меня на лжи.

Поэтому мне нельзя было врать ему. Я собиралась говорить ему только правду, но в той форме, которая удобна мне.

— Я бы хотела навестить родственницу.

Очень честно, так все и было. Я просто не сказала, что хочу навестить его родственницу.

— Какую еще родственницу? Это далеко?

Хвала второму вопросу, который позволял мне с чистой совестью проигнорировать первый.

— Это в Сочи.

— Неблизкий путь! И вам хватит одного дня?

— Я буду делать все, чтобы хватило, я не хочу просить у вас больше.

— Вы собираетесь ехать одна? Я точно не услышу потом «еще одну малюпасенькую просьбу» отпустить с вами Никиту?

— Не знаю, кто из ваших знакомых промышляет малюпасенькими просьбами, Владимир Викторович, но точно не я. Мне нужно то, о чем я сказала.

Он задумался, а я ждала. Теперь меня сложно было застать врасплох, поэтому, когда он вдруг протянул ко мне руку, я отшатнулась от него, не позволяя его пальцам коснуться меня.

Я уже знала, что, коснувшись кого-то, он может увидеть будущее этого человека. Не знаю, работали ли его способности без прикосновения — похоже, что да. Но такой прямой контакт вроде как давал ему определенную гарантию и упрощал задачу.

Сейчас он хотел заглянуть в мое будущее и посмотреть, куда я собралась и что буду делать. А я просто не могла этого допустить!

Гедеонов, конечно, не видел, как я отошла, но, не сумев до меня дотянуться, без труда сообразил, что произошло. Он скрестил руки на груди, словно подчеркивая, что повторять попытку не будет. Его лицо оставалось спокойным, но я, уже знавшая его, подозревала, что он сейчас если не в ярости, то очень зол.

— Ну и что происходит? — холодно осведомился он. — Что, по-вашему, вы делаете?

— Отстаиваю свое право на самостоятельную жизнь, Владимир Викторович.

— Красиво загнули!

— Как есть. Я знаю, что я — ваша сотрудница. Я подписала контракт, я многим обязана вам, поэтому я прошу вас о выходном, понимая, что вы можете и отказать, и дать согласие. Но я — не ваша игрушка и не ваша собственность. Вы не скрываете от людей, работающих в доме, свои способности, и я тоже знаю о них. Я не обязана, ни по контракту, ни по-человечески, показывать вам свою жизнь. Я вам не принадлежу, я на вас работаю, запомните, пожалуйста, разницу!

Это была эмоциональная тирада, на которую я, пожалуй, не имела права — учитывая, что я собиралась его обмануть и сейчас скрывала свой обман. Но меня действительно задело то, что он хотел вот так бесцеремонно контролировать мою жизнь. Он должен был усвоить, что наши прогулки по саду, букеты, наши разговоры — все это мои добровольные решения, которые я могу и изменить.

— Как любопытно вы просите об одолжении! — хмыкнул Гедеонов.

— Как человек человека, а не как человек — великого оракула.

— Вам что, есть что скрывать?

— Всем людям есть, что скрывать, — туманно ответила я. — И не каждый готов показывать всю свою жизнь, все встречи и все разговоры другому человеку. Вы что, не понимаете, что это тоже форма насилия?

— Похоже, вам не очень-то нужен этот выходной, если вы не готовы пойти ради него на маленькую уступку.

— Это не уступка, это вопрос принципа. Владимир Викторович, я очень ценю ваше доверие и не собираюсь злоупотреблять им. Но и вы, пожалуйста, научитесь доверять мне, ничего не зная наверняка. Прошу вас, никогда не лезьте в мою жизнь, если я не давала вам такого позволения! Я не хочу, чтобы вы узнавали мое будущее раньше меня.

То, что задумывалось как смиренная просьба об одолжении, неожиданно превратилось в откровение, на которое у меня уже давно не хватало смелости. А теперь все сложилось само собой, и я не собиралась отступать.

Я замерла перед ним, дрожащая от волнения и гнева, почти испуганная и все равно решительная. Он меня уволит? Да уж лучше так, чем окончательно превратиться в его личного заводного соловья, которого берут с полки только тогда, когда совсем уж скучно!

Секунды, которые он размышлял, показались мне вечностью. Но потом Гедеонов поднял голову, я увидела его улыбку, и гроза, готовившая разразиться между нами, отступила.

— Хорошо, Августа Стефановна, пусть будет по-вашему. Я так привык все знать наверняка, что это легкое, ничего не значащее неведение даже интригует. В награду за смелость даю вам два дня — наслаждайтесь! Но не распространяйте эту новость в поместье, бунт хорош, когда это редкость, мне не нужны митингующие толпы сотрудников.

— Я никому ничего не скажу, Владимир Викторович, и… спасибо вам. Огромное спасибо!

— Отдыхайте, — милостиво позволил Гедеонов. — И вот еще что… Не уложитесь в этот срок, не вернетесь строго через два дня — будете уволены без разговоров. Приятной поездки!

* * *

Мать Гедеонова, Ирина Филипповна, жила в доме престарелых, и уже это говорило мне о многом.

Да, это был элитный дом престарелых, с уютными белыми коттеджами, с дорожками, посыпанными разноцветной галькой, с фонтанчиками для птиц и беседками. Персонал тут был улыбчивый и дружелюбный, в белоснежных униформах, похожих на пижаму. Здесь цвели сады и пахло свежестью, а не увяданием. Но все равно это не родной дом! Если бы Гедеонов того захотел, в его огромном поместье нашлось бы место для матери. Однако он, заботясь о ней, похоже, не желал подпускать ее слишком близко к себе.